Самоосознание славянофилов. Князь В.Мещерский об И.С.Аксакове и о «торжестве плебеизма» у «князей слова»

© Наталья Ярославова – Оболенская
26 октября 2016 года

Продолжаю тему о современном невежестве, взявшемся за повестку славянофильства совсем не так, как это делал И.С.Аксаков с искренним русским чувством и высоким образованием, а - как это описано у французского дипломата Луи Жаколио, когда он наблюдал в России и, в первую очередь, в Петербурге 19 века бандитов (по сути намеченных ими планов), намерившихся использовать славянизм для их претензий на «мировое господство».

ЛНР и ДНР. Князь Мещерский, с чьим именем связан «Русский дом» в Париже, о позоре и славянском пожаре

500 десантников Кронштадта. Не псковские «Ольги» перешли границу РФ.«Патриоты» и ампоширование денег

О баварской аристократке А.Ф. Тютчевой (Аксаковой) в Воспоминаниях князя В.П.Мещерского - деверя основательницы «Русского дома» в Париже В.К.Струве. Чем навеяна Кира Кирилловна

Начну с темы: самоосознание и славяне. Первый раз про самоосознание я прочитала у раввина Ицхака Кадури, а не у князя В.Мещерского и не у К.Победоносцева. Однако процитирую именно К.П.Победоносцева из написанного им в «Гражданине» по случаю кончины И.С.Аксакова: «познай самого себя, углубись в прошедшие судьбы страны своей и своего народа - узнаешь свой дух в его духе и свою силу почерпнешь из него».

К этому «Познай самого себя», добавлю слова друга юности моей мамы художника Н.Адылова «Мои мысли, не твои мысли. Мои дороги не твои дороги». Как видим, в 20-21 веке тема «самоосознания» столь же близка евреям, сколь славянам, также как, и татарину Н.Адылову. Но главное здесь в том, что каждый осознает себя сам.

«Богатые русским умом», «Чуткие чутьем русского сердца» - это написано о славянофилах. Вот эти «Ум» и «Чутье сердца» хороши для понимания сути «персонального самоосознания».

Обратила внимание, что В.Мещерский в его книге, в том числе, в главе, посвященной И.С.Аксакову, не различает славян и русских.

По моему мнению, различие есть. И представляемый мною текст В.Мещерского о славянофилах не означает полного согласия с ним. Но, вне всякого сомнения, когда разговор идет о теме русских и славян, то обсуждать надо то, что сказано людьми с высоким образованием. А не нынешних «нью-великороссов», кто предлагает нам «мычание», буквы, цифры и звуки, вне живой ткани жизни.

Вместе с самоосознанием, неотъемлемой частью которого является «Богатый ум», для Руси характерно ещё и то явление, о котором писал С.Герберштейн. Если у какого-то русского появится что-то новое из одежды или в жилище, то тут же все иные хотят иметь ровно это же. Ещё в XVI веке, как видим, дипломат обращал внимание на особенность восприятия моды у живущих в России. Готовность к почти 100 процентному повторению. И какова природа этого? Отсутствие индивидуальности? Нечто исконное для славян? Или неспособность осознать себя из-за духовной лени?

В 2016 году моему сайту «Русь и Лебеди» исполнилось 10 лет. И у меня за эти годы была возможность многократно наблюдать вот это общерусское явление копирования, о котором писал С.Герберштейн.

Сложилась уникальная ситуация. Я могла писать о том, что мне близко. Не одну статью. Не две. А в течение 10 лет. Более 1000 статей.

И было явление двоякого рода.

С одной стороны, я помогла кому-то из стоявших «на непроходных, а не на пути». И копирование было масштабным.

С другой стороны, наблюдала очень много «кривых зеркал». И у общества «кривых зеркал» появлялись и появляются свои «Сусанины».

Я пишу об этом в статье об Аксакове, поскольку именно «аксаковцы» и «славянофилы» предлагают сегодня стране «кривые отражения» в роли тех, за кем должна следовать Россия. Убеждая страну в том, что «Кривое» - это к земле поближе.

Что это? Умышленно? Или у жителей России уменьшилось «внутреннее зеркало воды». И не «зеркало» это уже, а, всего лишь, «осколки». Или отражают они - уже «кривые отражения»?

И не аксаковцы ведь это на самом деле. И не славянофилы.

В.Мещерский пишет о том, что славянофилы «все стояли вне официального мира и официальных почестей и не заискивали официальной поддержки, желая сохранить духовную независимость; свободно обращаясь к кругу образованного общества».

Это кардинально отличается от современной зависимости от бюджетных грантов, получателей которых пытаются выдать за «народ», наращивая «долю народа».

Вместе с этим В.Мещерский писал о и «князьях» слова того времени: «князья слова, сознавая себя плебеями, чувствовали и сознавали в то же время торжество этого плебеизма и всемогущество своего влияния на общество и на правительство … плебейского его влияния без соперников». Славянофилы, судя по этим воспоминаниям, были альтернативой «плебеизму» и «князьям слова».

ВОСПОМИНАНИЯ КНЯЗЯ В.МЕЩЕРСКОГО

Глава XLII

1886 год

И.С.Аксаков

Начало 1886 года омрачилось весьма печальным событием. 27 сентября скончался, ещё в полной силе своего духа, своего духовного творчества, Иван Сергеевич Аксаков - от болезни сердца, которой он занемог в последние годы его жизни. И всякий, кто знал этого прекрасного человека, узнав о его кончине, понял, что гораздо ранее, чем сердце, как главный орган физической жизни, у него заболело, болело у этого человека сердце в духовном смысле, от всего, что вокруг него не только не ладило с его чувствами, убеждениями и его идеалами, но подчас оскорбляло их, и что вот эти постоянные страдания духовного сердца мало-помалу подготовили роковой исход жизни в виде разрыва физического сердца.

Много я перевидал на своем веку людей, волновавшихся из-за политических вопросов, даже кипевших из-за них, обвинявших и критиковавших, портивших себе аппетит и сон из-за того или другого министра, из-за той или другой меры; но очень немного я видел людей, подобно И.С.Аксакову, у которых жизнь, невзирая на сравнительно светлую обстановку, была постоянным страданием за идею, за те идеалы, которым он служит. Как богу, с той же огненной верой с дней молодости до дней кончины. Но не этим одним он отличался от многих, от большинства людей, что он в течение всей свой жизни был страдальцем за идеалы чистые и высокие, но он тем ярко отделялся от всякого из нас, что он никогда не знал уныния, никогда не сдавался духом, никогда ни перед кем не капитулировал и никогда не переставал верить и бороться с той же энергией духа и той же любовью сердца.

Про Ивана Сергеевича Аксакова можно сказать в минуту его кончины , что он от колыбели до могилы , как носитель своих идей, как сын своей политической веры. Остался девственником и никакой суете, никакому житейскому промышлению, никакому стороннему интересу не дал коснуться своего чистого культа славянофильства. Оттого он и стоял так высоко над своими современниками, что он был подвижником этой девственности в продолжение всей жизни. В годы юности я уже знаком был с молвой об аксаковском доме в Москве. Это был своего рода Сион особенной славянской России, где все жили верой славянского объединения и где в поэтических образах, как в связанных песнях, весь этот славянский мир был красив и пленял вдохновлявшееся им воображение всякого, кто в этом доме был не случайным, а родным гостем.

Славянофил! Когда умерь И.С.Аксаков и когда во всех органах печати раздавались, в виде похоронного трезвона, печальные слова: «последний славянофил сошел в могилу», мы все понимали смысл этих слов, смысл этого слова: славянофил. Но с тех пор прошло почти четверть века, и теперь, когда я пишу эту главу моих воспоминаний, я знаю, что это слово славянофил означает для русского люда что-то вроде какого-нибудь вымершего где-то в Америке индийского племени. Вот почему для моих читателей, иного духа, чем все современное общество, будет интересно познакомиться ближе с былым миром славянофилов. Их родила Москва. Их корифеи - братья Аксаковы, братья Самарины, Хомяков, Чижов, Киреевский, Т.Филиппов. И вот что о них писал, под буквами К.П.Победоносцев, один из почитателей их памяти в «Гражданине» того времени по случаю кончины И.С.Аксакова:

«Славянофилы были честные и чистые русские люди, родные сыны земли своей, богатые русским умом, чуткие чутьем русского сердца, любящие народ свой и землю и алчущего и жаждущего правды и прямого дела для земли своей. Они были высоко образованы, но близкое знакомство с наукой и культурой Запада не отрешило их от родимой почвы, из которой почерпает духовную силу земли всякий истинный подвижник земли Русской. Перегорев в горниле западной культуры, они остались плотью от плоти, костью от кости русского своего отечества и правду, которую так пламенно желали осуществить в нем, искали не в отвлеченных теориях и принципах, но в соответствии вечных начал правды Божией с основным условием природы русского человека, отразившимся в историческим его быте.

Они начали с того же, с чего начинает каждый искренний искатель истины, - протеста против ложного отношения к русской жизни и её потребностей. Господствующего в сознании так называемого образованного общества, против презрительного предрассудка, самодовольного невежества и равнодушия ко всему, что касалось самых живых интересов России. В 30-х годах – в эпоху появления бессмертной комедии Грибоедова - довольно уже накопилось в умах серьезных и в сердцах простых людей полусознательного негодования против уродливых отражений внешней западной культуры - в жизни и обычаях, во взглядах и мнениях русского общества, в официальном строе управления, в направлении законодательства. Свежа была ещё память о том цинизме, с коим относились юные реформаторы России к живому её организму, к её истории и к быту народному в начале царствования Александра, о презрительном отношении высшего петербургского круга к родной церкви, о рабском поклонении мнимому величию римско-католического культа, мнимому достоинству форме быта, выросших из чужой нам истории; а недавние события 1825 года показали, до какого самообольщения могут дойти самые передовые умы в русских людях, горячо преданных благу России, под влиянием ложной веры в ложное начало искусственной и чуждой нам цивилизации. С другой стороны, внимательный наблюдатель современных событий мог видеть, как само правительство в царствование бесспорно русского по душе Николая I, грозное и в полном сознании своей силы, бессознательно поступалось русскими интересами во внешней и внутренней политике, оттого, что не знало своего прошедшего (вспомним, как в правление Паскевича население Холмской Руси безразлично смешиваемо было с польским населением, бессознательно представлялось ополячиванию и окатоличиванию).

И вот великая заслуга московского Аксаковского кружка истинно русских людей: от них в первый раз явственно и разумно услышало наше сбитое с толку общество проповедь мудрости в великом слове: «познай самого себя, углубись в прошедшие судьбы страны своей и своего народа - узнаешь свой дух в его духе и свою силу почерпнешь из него». Слово это было необходимо в виду надвигавшейся с Запада тучи космополитизма и либерализма: представителем его в Москве являлся другой кружок - западников, кружок, из коего вышел и от коего отделился впоследствии Герцен. То было критическое время, когда прививались передовым умам России навеянные с Запада идеи, разъедавшие органическое чувство любви к родному краю, чувство патриотизма, во имя отвлеченных либеральных начал. То было время, когда Арнольд Рюге в Германии проповедовал, что следует полагать основной целью совсем не отечество, как де говорили в 1813 и 1815 г.г., а свободу, и что истинное отечество для ищущих свободы людей есть партия. В отпоре этому фальшивому и тлетворному направлению Аксаковский кружок воздвигал свою крепость здравого русского патриотического чувства разумного познания земли Русской, - крепость, к которой стали примыкать все мыслящие люди, сохранявшие в себе здравый инстинкт русской природы.

Нечего останавливаться на увлечениях этой веры и этого учения - увлечениях, свойственных всякой вере и всякому учению. То были люди, искавшие в прошедшем своей родины идеала для настоящего устройства и для будущих судеб её . Немудрено, что исследуя и разъясняя отдельные черты этого идеала, они не редко обманывались, увлекались в своих обобщениях, принимали мнимое за действительное, смешивали существенное с несущественным; но в существе своем высоконравственный их идеал есть и будет народным идеалом земли Русской.

К это же основной мысли присоединялся другой протест - против формального , канцелярского, высокомерного отношения официального мира к живым потребностям и к духовным расположениям народа. Официальный мир чиновничества заражен был и проникнут канцелярской привычкой - делать и решать все посредством мертвой бумаги, отписки и очистки, и этот обычай, простираясь на все сферы управления и суда. Скрывал под собой массу несправедливостей, злоупотреблений и насилий над народной жизнью и бытом. С другой стороны, в верхних кругах управления господствовало, при полном неведении страны и её потребностей, стремление устанавливать легким путем регламентации. Носившей на себе следы того же канцеляризма, порядки и правила всевозможных отправлений народной и общественной жизни, причем принимались во внимание готовые формулы, взятые из чужеземных обычаев и законов; такие приемы носили громкое название цивилизации. Против цивилизации такого рода ратовал всеми силами Аксаковский кружок и в живой беседе и в литературе. Борьба эта продолжалась и доныне. Поверхностные умы объясняли и объясняют её национальным предрассудком и узким чувством ненависти будто бы к немцам; но разумные патриоты, принимающие к сердцу истинное благо отечества. Понимают и чувствуют, что кружок ратовал за правду, и заслуга его в этом отношении несомненная.

Наконец ещё великое значение и великая заслуга этих людей состоит в том, что они первые сознательно выяснили перед всеми нераздельную связь русской народности с верой и православной церковью. В обществе – до них - это понятие было смутно и шатко . Они почуяли сердцем и дознали живым опытом, в истории Руси и в быте народном (которому интеллигенция склонна присваивать значение лишь грубой невежественной массы, подлежавшей оживлению свыше), хранится запас духовной силы и глубокой веры, из коего сами учителя и просветители народа должны почерпать свою силу и одушевление; что у

этого темного народа связь с церковью живая и действенная и что на этой связи стоит и будет стоять вся наша история. Учение о церкви и о вере давно и вполне установлено отцами и учителями церкви; но для общества представлялось оно схематизмом догм и правил, предметом изучения более, нежели живого ощущения. Передовые люди Аксаковского кружка, люди глубоко верующие, со всей горячностью любви преданные родной церкви и вместе с тем высоко просвещенные наукой, - они первые помогли обществу осмыслить и несравненное достоинство православной церкви. И жизненное значение её для народа, и самую любовь к ней, которую вынес народ из всей своей истории.

Вот, в коротких словах, почему имена этих людей так любезны в России и так ей дороги: им место знаменитое в истории истинного русского просвещения в том, что они были люди цельные, не раздвоенные - качество, коим не отличались, при всей честности намерений своих, люди, принадлежавшие к кружку западников и тоже искавшие по-своему истины, к сожалению, «на непроходных, а не на пути». Люди Аксаковского кружка сильны были тем, что у них слово не расходилось с делом и жизнь их согласовалась с теми началами, в которые они веровали. Они жили просто – все стояли вне официального мира и официальных почестей и не заискивали официальной поддержки, желая сохранить духовную независимость в обществе, которому принадлежали; они берегли тщательно скромную обстановку своего была и простоту своих потребностей; свободно обращаясь к кругу образованного общества, ценившего в них ум, образование, чистоту и возвышенность мысли, они столь же свободно и просто относились к людям самого простого звания и быта. Храня неизменную веру в истинные начала русской жизни и русской истории. Люди эти были в известном смысле подвижниками великой идеи, и это, в соединении с несомненной чистотой их намерений и образа жизни, придавало им великую нравственную силу»

О силе духа скончавшегося И.С.Аксакова свидетельствует следующее, одно из главных событий его жизни. Приняв из своей аксаковской и славянофильской семьи первые детские впечатления, Иван Сергеевич Аксаков перевезен был для получения воспитания в центр космополитизма, в Петербург, и помещен был в Императорское училище правоведения. Там он пробыл юношеские годы, до совершеннолетия, в среде товарищей и в атмосфере, где главные духовные двигатели сосредоточились около карьеры и около громадного мира политических и чиновных интересов. И что же ? В возрасте, где молодость влечет сходить с рельсов и извиняет всякие увлечения, И.С.Аксаков не только ничему не дал покуситься на чистоту его девственного славянофильства, но вернулся в Москву как бы ещё крепче закаленным и убежденным в своем вероисповедании. И когда, в царствование Александра II, блеснули первые лучи свободы слова, Аксаков посвятил свою жизнь служению отечеству и славянофильской идее пером журналиста и выпускал повременные издания, ежедневные и еженедельные. Государь Александр II и Александр III его уважали, но его не любила цензура и нещадно карала его предостережениями. Оттого всегда помню Аксакова с горькой, никогда не злой усмешкой на лице, повествующим о своих цензурных невзгодах, и чистый детский смех его, когда, в ответ на его сетования, покойный поэт Тютчев, ставший его тестем, сказал ему: «Когда же вы, дорогой, убедитесь, что для всякого министра внутренних дел вы хуже Каракозова». Помню также сияние радости, долго не сходившее с лица Ивана Сергеевича Аксакова. Это было в 1876 году, когда загорелась первая эпопея войны с Турцией в виде похода русских добровольцев на Дунай под начальством Черняева. Аксаков был тогда буквально Мининым в Москве. К нему валили толпы с приношениями как к духовному вождю в битве за славян. Его слово творило чудеса. Толпы юношей приходили за благословением.

И как он тогда наслаждался жизнью и благословлял свою идею! Ну. А потом я его увидел, после Берлинского трактата, грустным. Потом настала ужасная эпоха подготовления к первому марта. Помню, что глядя во время этого ужасного трехлетия на лица Аксакова и Каткова, так наглядно отражавшие их страдания души, я понял, что они подточили жизнь этих двух московских богатырей слова и что, не будь этого трехлетия, они бы прожили долго.

Глава VII (стр. 268)

1867- 1869 годы

Мои вечерние беседы.- Цесаревич в Нице.- Выбор гофмаршала.- Моя поездка в Северо-Западный край с поручением Цесаревича.-Школьное дело.-П.Н.Батюшков.- Потаповский собор coup d”etat

В зиму на 1868 год я предложил Цесаревичу устраивать в его честь маленькие беседы за чашкою чая с такими людьми, которые Ему симпатичны и между которыми живая беседа о вопросах русской жизни могла быть для Него занимательна. Цесаревич с удовольствием принял это предложение и аккуратно удостаивал эти скромные собрания своим присутствием. Беседы за самоваром длились от девяти до двенадцати. К двенадцати подавался ужин. Затем беседа продолжалась до двух часов, а иногда Цесаревич так увлекался разговорами, так заинтересовался вопросами и спорами, что оставался и до 3 часов утра… Собеседниками бывали: К.П.Победоносцев, князь С.Н.Урусов, князь Дм.А.Оболенский, князь В.А.Черкаский, граф А.К.Толстой, Н.А.Качалов, Галага. Катков и Аксаков, когда они бывали в Петербурге, и адъютанты Цесаревича. Из этого перечня можно увидеть, что сходились тут умные люди разных, так сказать, направлений, и именно это различие во взглядах и придавало беседам тот живой интерес спора по вопросам, которые так любил Цесаревич. Любил, как Он говорил, по двум причинам: во-первых, потому, что Он наслаждался оживлением речи, и , во-вторых, потому, что Он, прислушиваясь к этим спорам, с своим здравым, простым и чутким умом, составлял себе о вопросах мнение, которого ни в делах, ни в книгах никаких нельзя было бы найти…

Глава X (стр. 290)

1871 год

О внутренней политике.-Её неожиданный характер.-Моя беседа с графом П.А.Шуваловым.-Князь А.И. Барятинский как проектер.-Общий характер проектов и проектеров тогдашнего времени

В 1871 году мне пришлось иметь беседу о внутренней политике с тогдашним её главным руководителем, графом П.А.Шуваловым.

В то время довольно трудно было выяснить себе, какого в сущности направления держалось во внутренней политике правительство. В редких случаях, когда мне приходилось слышать из уст моего министра Тимашева политические мысли, я слышал, что он употреблял слово красный в применении к своим политическим противникам, но кто были эти противники, я не мог определенно выяснить: Аксаков ли со своим русским направлением и со статьей за общинное начало, или нигилисты, или либералы европейского пошиба.

Вопрос этот был тогда уместен потому, что у того самого Тимашева, который говорил о красных как о своих врагах и который в гостиных представлял собою консерватора, во главе земского отдела, то есть всего крестьянского мира, сидел Барыков, один из самых красных - и убежденно красных - людей, которого я когда-либо встречал между нашими красными тайными советниками. Барыков ненавидел дворянина-помещика, ненавидел все старые политические предания и с остроумием и с цинизмом говорил без малейшего стеснения о своих принципах заведования тогда крестьянским делом в архикрасном направлении. Всего менее мог быть в иллюзии насчет Барыкова его начальник, Тимашев, и вот почему я и говорю, припоминая то время, о моем недоумении понять, против каких красных ополчался будто бы Тимашев – если не на деле, то на словах, - когда главнейший и умнейший из красных был одним из влиятельнейших его подчиненных. И по этому поводу я не согрешу против истины, если скажу, что тогда мне казалось, что совершенно также, как это было при Валуеве, честно и глубоко преданный Государю Аксаков в сущности казался Тимашеву более красным, чем европейским архилиберал Барыков. Я это яснее понял, когда в зиму 1871 года услыхал об идее похода против общины, предпринятого в высших правительственных сферах, о всесословной волости, о политической роли земства и т.п. Тогда Барыков являлся рельефно уже как правительственный человек, а Аксаков как красный… Но об этом после.

Глава XI (стр 298)

1871-1872 годы

Мои приготовления к изданию «Гражданина». – Разговор по этому поводу с Цесаревичем.- Начало издания.-Осуществление проекта ремесленного училища

Осенью этого года я начал серьезно собираться издавать журнал «Гражданин»

В моей жизни это был решительный и важнейший шаг её….

…

Я думаю, что, когда я умру, даже мои недоброжелатели должны будут вменить мне в патриотическую заслугу этот момент моей жизни, когда для служения убеждениям, для борьбы за них, на которую менее всего меня звали те, которых я считал жертвами либерального направления, я пренебрег всеми благами и прелестями мира сего и вместо улыбнувшейся мне тогда более, чем кому–либо из сверстников, карьеры служебной предпочел не только неблагодарный, но тернистый и даже страдальческий путь, и предпочел сознательно и хладнокровно. В тоне, с которым Государь спросил: ты идешь в писаки? – я услыхал не только отсутствие чего либо похожего на поощрение, но и отголосок насмешливого пренебрежения и, во всяком случае, полное признание ненужности того дела, с Его точки зрения, на которое я решился посвятить мою жизнь. Впрочем, это не было для меня неожиданностью. Тогда уже во мне было живым грустное воспоминание о том, как мало ценили, например, такого почтенного и чистого слугу своего отечества и печати, как И.С.Аксакова, слышался этот полунасмешливый и полупренебрежительный тон, с которым отзывались о его чистом вдохновении, и в глазах оставалась картина, как какой-нибудь пошлый, бездарный и вздутый своим эгоизмом и чванством сановник считался чем-то нужным и почти священным сравнительно с Аксаковым, считавшимся чем-то заштатным и каким-то жалким мономаном. Поэтому я не мог не говорить себе: чего же мне ждать на этом поле битвы, мне, лишенному Аксаковской чистоты и Аксаковского таланта.

В то же время я знал и предвидел, какого рода прием меня ждет в той петербургской журналистике… Мог ли я не понимать тогда, каким немилым пришельцем должен был быть камергер князь Мещерский в среде, где корифеи и князья слова, сознавая себя плебеями, чувствовали и сознавали в то же время торжество этого плебеизма и всемогущество своего влияния на общество и на правительство - влияния именно демократического общества и плебейского его влияния без соперников.

…

Ф.И.Тютчев говорил мне: дорогой князь, я приветствую ваше намерение, но вперед соболезную вашим испытаниям. Вы входите в среду, где вам все простят – и ваши промахи пера, и ваши ошибки стиля, и ваши заблуждения, - но одного не простят, что вы князь Мещерский.

Глава XXII (стр. 356)

1876 год

Дранг на восток

Славянский пожар в Петербурге ив Москве - Характеристика настроения умов - Статья «Гражданина» и его закрытие

...

…Правительства лозунг был sauver les apparences (соблюсти благопристойность) , а потому цензура вычеркивала везде слова: в пользу славян Балканского полуострова, а писали на их месте: в пользу раненных и больных и т.д. Вообще, роль руководящей силы правительства напоминала тогда страуса, который спрятавши глаза за камушек, думает, что его не видят…

В Москве народным диктатором стал Иван Сергеевич Аксаков, взявший в свои руки все дело славянского движения, а в Петербурге его единоличную роль, действительно всемогущую, исполнял коллегиально славянский комитет, и в конце концов явился клич к добровольцам в ряды сербской армии, клич, получивший огромную силу, главным образом потому, что все узнали о том, что генерал Черняев поехал в Сербию с целью командовать сербскою армиею, а имя Черняева благодаря его азиатским лаврам было в высшей степени популярно в России.

И вот в конце лета все в России было отставлено на второй план,и только один славянский вопрос завладел всеми до такой степени, что не было уголка России, где бы не горел славянский вопрос…Сборы, добровольцы, славянские комитеты - все пошло в дело…

Славянофильское движение, охватившее умы в начале лета этого года, было действительно весьма интересным событием; интерес его заключался в общности этого настроения и в особенности в его популярности: чем ниже был общественный слой, тем сильнее проявлялся этот Drang (поход) на дунайский восток.В особенности народность этого настроения заметна в Москве. Мне случилось быть на одном приеме у И.С.Аксакова. Помню, что голова закружилась от этой массы людей всякого звания, как поток нахлынувшей в его приемную, и как сердце усиленно билось и умилялось от бесчисленных появлений народного энтузиазма. Как вчера помню этих старушек и стариков, на вид убогих, приходивших вносить свои лепты для славянских братий в каком-то почти религиозном настроении, я в этой толпе заметил одну старушку, на вид старую, долго разворачивавшую грязненький платок, чтобы достать из него билет в 10 тысяч рублей. И действительно, деньги лились рекою…

Очки, через которые мы глядели тогда на добровольцев, надо признаться, были очень розовые… Для меня этот период розовых очков длился очень недолго, до поездки моей в августе в Сербию; но пока он длился, мне, как и всем, казалось, что эти добровольцы были герои, носители какой-то святой идеи, новый вид крестоносцев, шедших умирать за свободу угнетенных братьев… И через эти розовые очки мы не замечали, или, вернее, не хотели видеть, какая сволочь шла в ряды добровольцев и какое меньшинство составляли порядочные люди, бросавшие спокойную жизнь дома, чтобы ехать на войну за славянскую братию…. Потом я понял, что это большинство составляли люди, которым нечего было проигрывать и которые ампошировали русские деньги славянских комитетов, чтобы пускаться в авантюру. И от Петербурге до Дуная покрывали стыдом русское имя… Самыми симпатичными в этой массе были отставные солдаты, шедшие в большинстве случаев, действительно, из идеи.. ими просто воспринятой, и охотно готовые подраться с турками …

Глава XV (cтр. 484)

1881 год

Граф Н.П.Игнатьев

Граф Н.П.Игнатьев был очень известным и в некоторых сферах русской образованной жизни популярным человеком, способности и дарования его были несомненны, но вся его политическая жизнь, главным образом, была дипломатическая, а с внутренней жизнью России он был знаком только как крупный помещик, наезжавший в свои имения жить на несколько месяцев. Собственно с механизмом государственного управления он был так же мало знаком, как предшественник, и ещё меньше знал личный состав государственного люда. Но назначение его было принято симпатично… Его близкие связи и симпатия к славянскому миру, его роль сполна, так сказать, славянофильского направления, сближавшая его с Москвой, где это направление имело свои гнезда и таких ярких людей, как Аксаков, все это вместе придавало ему ореол не только славянофила, но представителя русской политики, и именно этим последним соображением объяснялся выбор Государя, которому молва приписывала стремление к народной русской политике.

Это последнее обстоятельство, то есть тесные связи духовного мира нового министра внутренних дел с духовным миром московско-славянского, так сказать, лагеря и течения, имело весьма важное и даже решающее влияние на судьбу нового хозяина внутренней политики.

Чтобы это понять, надо припомнить, что граф Игнатьев своим внутренним миром, благодаря своему прошлому, был гораздо ближе к той безбрежной и неопределенной области мечтаний и стремлений народно-славянских, - коих, например, Аксаков был столь симпатичный и высокочтимый, но совсем не практичный мечтатель и поклонник, - чем к области государственной прозы, которая перед ним стояла в виде сложных и неотложных задач водворения порядка, требовавших немедленного разрешения, а тем паче, чем к петербургскому чиновнику.

Все материалы раздела «Мировой рынок нефти и газа»