Персональный сайт Натальи Чистяковой — Натальи Ярославовой
Natalia Chistiakova—Natalia Yaroslavova’s Personal Website

Наследуемая власть … «Золотое зерно, Золотая Русь», потомки Захария - Зерно и Золотые Новгородские пояса

    • Андрей Ярославич - Великий князь Российский, брат Великого князя Ярослава Ярославова Тверского
    • Михаил Ярославов Тверской - Царь Росов. Его сменил Юрий Данилович в нарушение лествичного древнего счета
    • Потомки Захария Зерно Чета Борисласа. Не указаны потомки Федора Сабура от сына Михаила aquilaaquilonis.livejournal.com
    • Царь Давид в золотом поясе с музыкантами. Хлудовская псалтирь Новгород конец 13 в. sites.google.com
    • Распятый Христос в золотом поясе (Христос Триумфатор). Источник: www.artvek.ru
    • Золотое зерно Бога – Амарант. Пшеница ацтеков - её изображение было символом бессмертия trava-myrava.ru
    • Распятый поющий Орфей - предтеча Распятого Христа
    • Об обычае, установленном Михаилом Ярославовым Тверским петь князьям в церковном хоре (стр. книги)

©Ярославова-Оболенская Наталья Борисовна, урожденная Ярославова (22.2.1960). Экс Годунина (23.10.1981-14.4. 1991). Экс Чистякова (14.4.1991 -10.06.2014). Кандидат технических наук. Я родилась 22 февраля 1960 года в Нефтекамске, Краснокамского района Башкирской АССР.

Ярославова моя девичья фамилия. На дату публикации я была Чистякова Наталья Борисовна по фамилии бывшего второго мужа.

© Наталья Ярославова-Чистякова
26 июля 2012 года

Владимирский престол после смерти Андрея II - Великого князя Российского, должен был достаться старшему сыну его родного брата Великого князя Ярослава Ярославова Тверского - Михаилу Тверскому:

«По лествичному древнему счету в очередь за детьми Александра Невского пришел черед сыновей его младшего брата, Ярослава Тверского, вернее, одного сына - Михаила. И имя было названо, и слово было сказано, и слово то пронеслось по земле: Михайло Тверской, а боле никто!» - так пишет об этой эпохе Д.Балашов в его историческом романе «Власть и Воля»: «Данила умер, не побывав на великом столе, и дети его поэтому вовсе лишались, по закону, даже на будущее права на великое княжение владимирское».

В конечном счете, этот «лествичный древний счет» был соблюден и «Великий стол» достался Царю Россов - Михаилу Ярославову Тверскому, несмотря на то, что в нетерпеливую и преждевременную войну за него, уже в 1304 году вступил князь Юрий Данилович, позже известный как Юрий III Данилович Московский, ставший Владимирским князем спустя 14 лет, в 1318 году, по факту кощунственного предательства им в орде Ярославова Михаила Тверского.

Т.е. «лествичный древний счет» был все-таки нарушен. Но спустя 14 лет, в 1318 году.

И только уже после Юрия Даниловича, и Владимирский, и Новгородский престолы вновь вернулись сыновьям Михаила Ярославова Тверского («Царь Росов» Михаил Ярославiв и его Тверское Православное Братство»).

В годы этого противостояния между Михаилом Ярославовым Тверским - Царем Росов и Юрием Даниловичем, в то время князем Переяславским, заметно выросла политическая роль древних родов - потомков мурзы Черта Захария- Зерно, Бяконтов, тверского боярина Акинфа Великого, а также новгородского «Ордена Золотых поясов», от поддержки которых зависела судьба «Царства Росов», в т.ч. царств: Владимирского, Тверского, Новгородского, Суздальского и Московского:

«Золотое зерно, Золотая Русь. За землю эту стоило драться, и владеть ею хотели все» - так пишет об этом Д.Балашов в его романе «Младший сын» и добавляет: «Путешествующий западный рыцарь Гильбер де Ланнуа писал в начале XV столетия, что реально управляет Новгородом избранная господа - «триста золотых поясов», описывая далее «Золотой пояс» Дмитрия Суздальского для старшей дочери Анны Суздальской, доставшийся Василию Косому - сыну Юрия Дмитриевича, а также «Золотой пояс» для младшей дочери Дмитрия Суздальского - Евдокии Суздальской, доставшийся её внуку князю Василию Васильевичу - сыну Василия I Дмитриевича («Золото. Тайна власти»: об исчезающем магнетизме золота, магните сердца и магните устремления»). Два «Золотых пояса» оказались у двух правнуков Дмитрия Константиновича Суздальского: Василия Косого и Василия Темного, ослепивших друг друга из-за власти «Золотых поясов»

При этом, во всей этой состязательности вокруг власти, на протяжении нескольких веков, по большому счету, никаких иных имен, кроме Вельяминовых, Сабуровых, Зерновых и Шеиных из потомков мурзы Чета - Захария Зерно ; Кобылиных-Кошкиных; Бутурлиных, Челяндиных, Всеволожских из Акинфичей - автор цикла «Государи Московские» не называет, вплоть до незаконченного им романа «Юрий». А незаконченный этот роман был посвящен: взявшему Казань Великому князю Юрию Дмитриевичу - сыну Дмитрия Донского и брату Василия I Дмитриевича, которому пришлось конкурировать за «Великий стол» с будущим Московским князем Василием II Темным («Бирское «Рюриково городище» и Климент Ярославов - староста Архангельского - Бирь, контролировавший Перевоз через реку Белую, Ч.5»).

Лишь Марковичи, да позже князья Ширинские дополняют этот узкий круг древних родов, решавших все вопросы власти. К истории этих черниговских Марковичей герба Лебедя я обращалась в статье: «Принцесса Яра монархии «Aurora Borealis» и Милосердная Виленская Богоматерь «Ворот Зари» - Аушрос». Причем вот эта «Aurora Borealis» указывает: и по звучанию, и по содержанию на род Бурлас (Борислас), к потомкам которого относится Захария Чет Зерно. По мнению Рашид ад-Дина род Бурлас происходит от рода Борджигинов, основатель которого Бодон - жар, сын Алан Гоа. От Бодончара, родившегося, согласно монгольскому историку Х. Пэрлэ, в 970 году, ведётся фамильный свод «Алтан Уруг» - «Золото дерево».

Дмитрий же Михайлович Балашов в его романах пишет о том, что Русь выросла из Великого Шелкового Пути («Бирское «Рюриково городище» и Климент Ярославов - староста Архангельского - Бирь, контролировавший Перевоз через реку Белую, Ч.7»).

При этом, своими историческими романами он одновременно подтверждает древний ряд родов, отмеченных и Веселовским С.Б. в его «Исследовании по истории класса служилых землевладельцев»: род Дмитрия Александровича Зернова (Сабуровы, Годуновы и Вельяминовы-Зерновы), род Кобылы, род Бяконта, род Квашни, Князья Оболенские, Смоленские князья (Фоминские, Полевы, Еропкины, Порховские) и др.

Род Федора Сабурова, обращу внимание, обозначается как более родовитый, в сравнении, с Кобылиными-Кошкиными.

Впрочем, это подтверждается и историей, поскольку царицы Сабуровы предшествовали царицам из рода Кобылиных -Кошкиных («Сабуровы: Царедворцы и Царица, княгиня Оболенская (Сабурова) - родоночальница князей Ярославовых»)

Эти Фамилии, что ясно из представленного ниже, присутствовали при духовных царей, они решали вопросы о наследовании, они принимали решения о политических и религиозных альянсах либо войнах. Правда появилась ещё фамилия Ярославовых, в лице в т.ч. [Моисея] Ярославова и Паисия (Ярославова) не без участия которого пришел к власти Василий Темный. И в них, видимо, надо увидеть преемство князей Ярославовых -Тверских, сопровождавших власть Государей Московских, временно переходившую к Даниловичам, как уже сказано, ценою предательства в орде Михаила Ярославова Тверского.

Уже в XV, XVI веке эти же: Челяндины из Акинфичей, Ярославовы и потомки Шумских - Анкундиновы появились в Башкирии, покоренной со взятием Казани, что подробно описывается в статье:

«Бирское «Рюриково городище» и Климент Ярославов - староста Архангельского - Бирь, контролировавший Перевоз через реку Белую»

Вместе с «Золотыми поясами» в романе Дмитрия Балашова особо выделен обычай петь в церковном хоре, введенный Царем Росов Михаилом Ярославивым Тверским, о котором он опишет так:

«Восьмого декабря Василий Михалыч Кашинский, брат тверского великого князя Ивана, был в своем селе Стражкове на вечерне и пел в хоре (навычай, заповеданный еще великим Михайлой Ярославичем в начале прошлого столетия: - святой князь сам пел в созданном им церковном хоре, - все не кончался и не кончался в Тверской земле).

В том, что Ярославовы - пели, и пели, в том числе, в хоре Чудова монастыря или монастыря архистратига Михаила, куда брали только представителей древних родов, мне видится отражение этой традиции. Тема эта не однажды поднималась в статьях:

Далее, как анонсировано, я представляю цитаты исторических романов Дмитрия Балашова «Юрий», «Воля и Власть», «Великий стол», «Младший сын», ряд которых подтверждает сказанное выше. Круг фамилий, определявших вопросы власти на протяжении последних трех столетий Рюриков, был крайне узок. Ведущую роль играли потомки Захария Зерно Чета Борисласа, потомки Мстислава Великого в лице Тверских князей и тверского боярина Акинфа Великого, а также князей Суздальско-Новгородских.

Цитаты представлены в главах:

Захария: - мурза Чет, Александр (Чет) Зерно, Дмитрий Александрович Зерно, и Сабуровы…

I

«Великий стол» … Юрий Данилович силой оспаривает Великий стол у князя Михаила Ярославова Тверского в нарушение лествичного древнего счета. Брат Борис Данилович пытается взять Кострому. Престарелый костромский боярин Захарий Чет, потерявший сына Александра, к которому обращается Борис Данилович, отказывается поддержать князя Юрия Даниловича, не имеющего ярлыка хана.

Цитата:

«Наконец-таки появился Юрий Василич, захлопотанный и довольный.

- С Захарием сговорил! - молвил он, подъезжая. И деловито прибавил, оборотясь к подъехавшим молодшим: - Зови всех!

Сам Борис (примечание: Борис - брат князя Юрия Даниловича), которого протащили куда-то за угол, потом запихнули в калитку и оттуда уже ввели в высокий терем, где представили четырем незнакомым боярам, тоже наконец оказался за обеденным столом и сейчас уписывал за обе щеки мясные пироги и кашу, давясь, краснея, что не может оторваться от еды, и виновато взглядывая на старого боярина Захарию, что молча, без улыбки, ждал, когда насытится московский княжич. (В недавней замятне у Захарии убили взрослого сына, Александра, кинувшегося на выручку Ивана Жеребца.) Наконец Борис почуял, что сыт, но тут же на него начал наваливаться предательский сон. Он уже плохо понимал, о чем говорил Захарий Зерно, только одно врезалось, когда Захарий, помавая головой, отмолвил Юрию Василичу:

- Я - как Тохта! Я и князя Юрия Данилыча поддержу с охотой, коли ярлык получит!

Борис намерился было тут встрять в говорку, но, пока собирался, опять утерял нить спора и вовсе перестал понимать, о чем речь. Наконец, сжалившись над княжичем, Юрий Василич отпустил его спать. Борис вышел, качаясь, как пьяный, ему отворили низкую дверь в какую-то горницу, и он, в темноте ткнувшись в мягкое, мгновенно уснул мертвым сном.

Меж тем уже осветлело небо, громко кричали галки, носясь над площадью, где сникла на время ночная суета и сторожа дремали у погасающих костров, а Юрий Василич Редегин с Захарием Зерном все еще сидели за столом, дотолковывая, оба понурясь от усталости, и Захарий невесело повторял, в одно с давешним мужиком:

- Кабы вы дружины поболе привели! Видели, каково во гради? Ворота не заперты, сторожа вся в лежку. До княжеских погребов дорвались, вишь! Теперь, доколе не проспят, ничего и вершить нельзя. И мне невмочь.

Александр вот… - Захарий приодержался и вдруг, опустя голову, молча

заплакал, вздрагивая, и Юрий Василич, насупясь, отворотил чело, пережидая невольную слабость старика…

II

«Великий стол» … Юрий Данилович силой оспаривает Великий стол у князя Михаила Ярославова Тверского в нарушение лествичного древнего счета. Брат Борис Данилович пытается взять Кострому. Захарий Чет покидает Кострому … Костромичи не поддерживают ни Тверских, ни Московских…

Цитата:

«Улицы заставили рогатками, отверстые давеча ворота заняли кмети какого-то боярина, врага Захарии, и не пропускали никого ни внутрь, ни наружу. В нижнем конце забили набат и собралось вече. Купцы оборужали своих молодших и, загородившись бревнами и дрекольем, словно в осаду, засели в торгу, оберегая анбары с добром.

Люди Захарии едва еще удерживали детинец и две улицы, ведущие к пристани. На прочих шумели расхристанные, озверелые вечники, сшибались, вздымая колья, ватаги чьих-то, явно нанятых, молодцов. Уже в двух-трех местах вспыхивали пожары.

Борис, еще ничего не понимая, оказался в седле и, удерживая своих в куче (не растерялись бы), порысил за толпой костромичей, валивших к пристаням. Уже по пути ему дотолковали, что тверская боярская помочь, стоявшая на том берегу Волги, на перевозах, вздумала из утра захватить город, и сейчас на берегу, верно, идет бой…

Вечером скудно поужинали. Захария не появлялся, баяли - слег. Но его кмети, вместе с московскими ратными, берегли улицы. Борис, посаженный Юрием Василичем чуть ли не под замок, ждал, изводясь, бродил по палате, дремал сидя и уже видел, что всем было не до него - и Юрию Василичу, что спал с лица и только забегал изредка проведать, на месте ли княжич, и костромским боярам, что становились все угрюмее и почти перестали отвечать на вопросы Бориса…

- Дружины мало у нас! - А про костромичей на вопрос Бориса, ругнувшись, добавил: - И п°с их знает, чего хотят?

Тверских бояр, вишь, не пущают в город, а нас… нас тоже… тово… - Он не договорил, замолк и помутневшими оловянными глазами уставился в столешницу. Потом встряхнулся, сильно потер лицо ладонями, встал, шатнувшись:

- Ну, я пойду… Надо кормы добывать…

- А Захарий?

- Захарий дает, да провезти некак! - отмолвил он с порога.

Спать легли без ужина. Борис из гордости отказался от своей доли в пользу тех ратных, что стояли в стороже. И вот началась другая ночь, полная смутных шорохов, громкого ржанья коней и топота копыт, тревожного звяка оружия и набатных голосов в дальних концах Костромы.

За ночь явно что-то произошло нехорошее. Перед утром, неслышно снявшись с постов, люди Захарии Зерна покинули детинец. Московская дружина осталась одна, без еды и сена, осажденная сама не зная кем. Уже на позднем свету Юрий Василич принес Борису два сухаря и кружку воды. Сказал смущенно:

- Не побрезгуй, княже!…

Так Борис остался без старшого и, поскольку Юрий Василич все делал без него, не долагая княжичу, потерялся и растерялся совсем. Одно он понимал: в Костроме им уже не усидеть. Но как и куда пробиваться?

Посоветовавшись с молодшими дружинниками, он послал двоих детей боярских с частью кметей сыскивать Захария и требовать с него ежели не ратной помочи, так хоть помоги выбраться вон из города.

…Дружина, усланная за Захарией, не возвращалась. Несколько раз, бросая поводья стремянному, Борис взбегал по тесовым ступеням в покой, следил прерывистое дыхание Юрия Василича, который все не умирал и не приходил в себя. Ратные, не евши с прошлого вечера, глядели мокрыми курами. Он уже было думал, бросив все, пробиваться вон из города, но не мог покинуть усланных за Захарией кметей. Да без них вряд ли бы и сил хватило, особо ежели городские ворота заняты сторожей.

III

«Власть и Воля». Боярская Дума решает вопрос о мире с Новым Городом. Главные фигуры, упоминаемые в тексте: боярин Константин Дмитриевич Шея Зерно, сын Дмитрия Александровича Зерно - внука Захарии -Чета ; боярин Федор Сабур - потомок Захарии Чета, отец Михаила Федоровича Сабурова и дед княгини Ярославовой-Оболенской (из Сабуровых) ; боярин Иван Андреевич Хромой из Акинфичей и великий князь Дмитрии Федор Андреич Свибл, а также Квашнины, Кобылины, Кошкины, Бяконты, Вельяминовы…

Цитата:

«Василий (I Дмитриевич) дернулся… Собиралась Дума, и пора было выходить к боярам.

На сенях, у входа в думную палату дворца сидели, сожидая князя, двое бояринов: оба седатые, оба, уложив старческие длани в перстнях на тяжелые трости - Костянтин Дмитрич Шея-Зернов, коему пошло уже далеко на восьмой десяток, и Иван Андреич Хромой, шестидесятилетний муж, из широко разветвившегося рода Акинфичей, на коего Костянтин Шея ради разницы лет взирал слегка покровительственно.

И тот и другой в долгих шубах: Иван Хромой в собольей, а Костянтин Шея в шубе из седых бобров; и оба в круглых, высоких, опушенных сибирским соболем шапках, с тростями с резными навершиями зуба рыбьего, только у Костянтина Шеи рукоять украшена бухарскою бирюзой, а у Ивана Хромого посох усыпан речным северным жемчугом. Они пришли решать о мире с Новым Городом и теперь сожидали останних бояр Думы государевой…

«Больно много воли бабе своей дает!» - снедовольничал Хромой, не называя поименно ни Софью, ни Василия. Шея лишь дернул усом, смолчал

Корить великого князя - самое пустое дело!

- Он-ить и вашего Федора Сабура заедет! - не отступался Хромой. - И Воронцовых, и Митрия Василича, и Собакиных, и Добрынского!

- Ну, Федор Сабур тех всех выше сидит! - возразил Шея, слегка пошевелясь в своем бобровом опашне. Со спокойствием, рожденным преклонностью лет, стал перечислять, кто под кем должен сидеть и сидит в Думе государевой из Вельяминовых, Акинфичей, Кобылиных-Кошкиных, Зерновых, Бяконтовых, Морозовых и Квашниных. Выходило, что бояре старых родов пока не очень-то уступали наезжим княжатам.

- Выше всех сидел при великом князе Дмитрии Федор Андреич Свибл! - не

удержавшись, похвастал Хромой местом опального старшего брата. Шея, хитро скосив глаз, глянул на него. Акинфичи сумели не пострадать после опалы старшего родича, а все же Ивану Хромому говорить того бы не след!

- Выше-то выше, да вишь и не усидел! - возразил он с подковыркою. -

Бога в кике не хватило!

Готовый разразиться спор, впрочем, утих, ибо в покой вступил Иван Федорович, а за ним, опираясь на посох и прихрамывая, его старый отец, бессменный при покойном князе посол ордынский Федор Андреич Кошка. Что, не заратилась Орда? - обратился к вошедшим с вопросом Костянтин Шея, показавши при этом как бы желание встать, приветствуя Федора.

IV

«Власть и Воля»… О богатстве и процветании Зерновых (от Зерна), Кошкиных и Акинфичей

Цитата:

«Иван Никитич пошевелил рукою подгнивший кол, тронул второй, крякнул Сердито … Зло толконувши еще раз старый кол, вываливавший из ряда, пошел к дому.

Не в подгнившей ограде было дело, и не от нее маета, а от недавнего хождения по боярам, от созерцания роскошей, иноземной посуды, ковров, оружия, порт многоценных, коней, что ему могли бы привидеться токмо во сне, размаха хоромного строения, что у Зерновых, что у Кошкиных, что у Акинфичей… А теперь, когда с десятками великих бояринов говорено, когда побывано, почитай, мало не у всей ли московской господы, вновь уползать в свой угол, свой кут, в свою бедную, как пронзительно виделось ныне, хоромину в одно жило, с одним дворовым слугою Гаврилой да с девкою, взятую в помочь матери с Острового «из хлеба»…

V

«Власть и Воля»… Боярская дума по вопросу о Смоленске и войне с Витовтом… Главные фигуры, упоминаемые в тексте: бояре: Федор Кошка с сынами, Иваном и Федей Голтяем, Вася Слепой, Илья Квашнин, маститый Михайло Морозов, Зерновы, Окинфичи всем кланом - Иван Хромой, Александр Остей, Иван Бутурля, Андрей Слизень, Михайло Челядня, Никита Григорьич Пушкин, Федор Товарко, а также братья царя Василия - княжата и патриарх Киприан

Цитата:

«Пальцы продолжали бессмысленно мять твердый пергамент Цареградской грамоты. Сейчас не надобна была Софья, не надобен был никто. Великие усопшие стояли у порога княжой изложни и ждали от него твердых решений государственных, господарских дел.

Тем паче о намерениях Юрия Святославича с тестем своим Олегом отбить Смоленск у Витовта Софье знать совершенно ни к чему. Что там навыдумывает еще дорогой тестюшка, его дело, но он, Василий, дарить Русь католической Польше не даст!

Начали собираться бояре: Федор Кошка с сынами, Иваном и Федей Голтяем, Вася Слепой, Илья Квашнин, маститый Михайло Морозов (сам Иван Мороз нынче

хворает - за восемьдесят старику, поди, и не встанет уже!), Зерновы, Окинфичи всем кланом - Иван Хромой, Александр Остей, Иван Бутурля, Андрей Слизень, Михайло Челядня, Никита Григорьич Пушкин, Федор Товарко.

Подходили княжата, братья Василия. Явился наконец и Киприан. Пред ним

Оставшись после заседания Думы с двумя боярами, Морозовым и Федором Кошкиным, Василий Дмитрич прямо вопросил, без всяких дальнейших подходов,

стоит ли отвечать новгородцам новым походом на Двину?…»

VI

«Власть и Воля» Дочь Василия I - Настасья, гостившая у царя, «поминала по ряду всех важных московских бояр: Воронцовых, Кобылиных, Зерновых. Запомнила, егоза, что маститые Констянтин и Иван Дмитричи Зерновы были свидетелями первой духовной батюшковой, хоть самой-то в ту пору было едва года три. Помянула Морозовых - маститых сыновей Ивана Мороза, похвалила, что приблизил к себе Семена Федорыча… Настасья уже принялась перемывать кости Акинфичам: - Я бы по-твоему, отец, Морозовых да Бяконтовых-Плещеевых приблизила к себе! Ты когда из Орды бежал, кто тебе боле всех помог? Данило Феофаныч! Бяконтов! А уж при одном покойном владыке Алексии род плохим не будет! Книгочии вси!… Михайло Челяднин интереснее всех будет!…»

Цитата:

«Кто да кто у тебя нынче? - прошала Настасья, как самостоятельная княгиня, как имевшая право и власть баять с родителем на равных. - Ну, ведаю, Иван Кошкин! Третьего-то сына родил? Нет? А Пантеев Гриша? Не женился о сю пору? А Голтяевы? Терем нынче купили в Кремнике! Алешка Игнатьич, помню, все на меня поглядывал! Ты-то не знала! - отмахнулась Настасья от матери с хохотом. - А мы-ста с ним на лестнице, на той вон, на самом верху целовались! Как он теперь? Уже воевода? Женат?

Настасья пила хмельной квас, закусывала семгой, дурачилась взапуски, дразня родителей. Поминала по ряду всех важных московских бояр: Воронцовых, Кобылиных, Зерновых. Запомнила, егоза, что маститые Констянтин и Иван Дмитричи Зерновы были свидетелями первой духовной батюшковой, хоть самой-то в ту пору было едва года три. Помянула Морозовых - маститых сыновей Ивана Мороза, похвалила, что приблизил к себе Семена Федорыча.

Софья не выдержала, сильно ударив убрусцем по столешнице, заявила, что

Федор - правая рука князя Юрия и негоже…

Настасья поглядела на мать чуть надменно: - Давно ты не жила в Литве, мать! - высказала без робости, протягивая прислуге свою чару:

Софья поперхнулась, закашлялась, не найдя, что возразить, а Настасья

уже принялась перемывать кости Акинфичам: - Я бы по-твоему, отец, Морозовых да Бяконтовых-Плещеевых приблизила к себе! Ты когда из Орды бежал, кто тебе боле всех помог? Данило Феофаныч!

Бяконтов! А уж при одном покойном владыке Алексии род плохим не будет!

Книгочии вси! Ну и что, что Александр Плещей Кострому сдал ушкуйникам!

А по посольским делам лучше Плещеевых нет! Что Борис, что Иван, что Федор! Я девочкой бегала к им, дак у Бориса книг - боле, чем в церкви! К нам в Киев приезжал, и ксендзы его переспорить не могли! И языки знат! По-польски бает, как мы вот, сама слышала! И латынь ведает, и греческий!

- Утихни, дочерь, - пытался остановить ее отец. - Ведомо мне то и самому.

- Дак самому! - не отставала Настасья. - Я тебе изреку то, что иные токмо подумают! У меня страха нет! Ты меня слушай!

- Да ты ешь! Ешь! - отец, улыбаясь, придвинул дочери блюдо с заедками.

Ну, а о других моих боярах что молвишь? - вопросил всерьез заинтересованный отец.

- Про Юрия Патрикеевича ничего не скажу! А вот Иван Всеволожский твой мне не по люби! Не лежит душа! Навидалась таких красавцев в Польше!

Занадобится им - ни за грош продадут! А об Акинфичах одно скажу: служат и тебе, и своим землям! Старики - Иван Хромой, отними у него Ергу, и не будет у тебя боярина! Александр Ондреич Остей - таков же! Иван Бутурля, Андрей Слизень, Михайло - все едины. По землям и господа!

Михайло Челяднин интереснее всех будет! Ну да, отец, ты меня за целую-то думу не считай! Я

што надумала там, на стороне, то и баю. Вроде издаля, говорят, лучше видать! А о тамошних делах, хошь и о Свидригайле, ужо после поговорим, келейно с тобою.

- Ты как ехала-то, - прекратила мать, слегка возревновав к политическому спору, - много мертвяков по дороге?

Настасья глубоко вздохнула, промолчала, высказала потом коротко, так,

чтобы боле не говорить об этом:

- Встречались!

Василий Дмитрич молчал, думал. Отправляли в Киев молодую робкую девушку, больше всего озабоченную тайнами первой ночи. И вот перед ним сидит княгиня и госпожа, способная много здравее иных мужиков судить о государственных делах. Он налил себе чару хмельного меду, молча выпил.

VII

«Власть и Воля»… О тех, кто был у духовной грамоты князя Московского Василия I Дмитриевича: «А у грамоты были мои бояре: князь Юрий Патрикеевич, Иван Дмитриевич, Михайло Ондреевич, Иван Федорович, Михайло Федорович, Федор Иванович Сабур… Теперь перед смертью великого князя духовная грамота двухлетней давности была попросту прочтена. Из виднейших бояр, ее подписавших, - Юрия Патрикеевича, теперь уже и родича великого князя, Ивана Всеволожского, Кошкиных, Челяднина, Сабуровых и Зернова - никто за это время не был отставлен…»

Цитата:

«А приказываю сына своего, князя Василья, и свою княгиню, и свои дети, своему брату и тестю, великому князю Витовту, как ми рекл, на бозе и на нем, как ся имет печаловати, и своей братьи молодшей, князю Ондрею Дмитриевичу, и князю Петру Дмитриевичу, и князю Семену Владимировичу, и князю Ярославу Владимировичу и их братьи по их докончанию, как и мы рекли. А у грамоты были мои бояре: князь Юрий Патрикеевич, Иван Дмитриевич, Михайло Ондреевич, Иван Федорович, Михайло Федорович, Федор Иванович Сабур.

А писал сию мою грамоту Олексей Стромилов».

Внизу - подпись на греческом языке митрополита Фотия, который и оказался в эти часы главным лицом едва не наступившей тотчас трагедии. Теперь перед смертью великого князя духовная грамота двухлетней давности была попросту прочтена. Из виднейших бояр, ее подписавших, - Юрия Патрикеевича, теперь уже и родича великого князя, Ивана Всеволожского, Кошкиных, Челяднина, Сабуровых и Зернова - никто за это время не был отставлен, не попал в остуду и не был удален от двора. Не было подписи обиженного Василием младшего брата Константина, и не было подписи Юрия Дмитрича, той самой, без которой все расчетливое устроение митрополита Алексия могло полететь дымом, рухнуть, похоронив под собою развалины Святой Руси.

У людей, сидевших у ложа великого князя, лица были суровы и значительны. Решалась судьба страны. Фотий, на которого свалились в этот час судьбы престола и всей Руси Великой, тотчас, невзирая на ночную пору, отрядил боярина Акинфа Ослебятева за князем Юрием Дмитричем, дабы тот подтвердил права малолетнего племянника своего.

Юрий не явился на зов, и тотчас уехал к себе в Галич»

VIII

«Юрий»… Прощание у гроба Василия I … Бояре Юрий Патрикеевич Гедиминович, сохранивший и в боярстве княжеский титул, Иван Дмитрич Всеволожский и из Акинфичей, Михаил Ондреевич Челедня; Иван Федорович, сын Федора Кошки; Федор Иванович Сабур из знатного костромского рода Зерновых. Братья великого князя Андрей и Петр Дмитричи…

Цитата:

«Три свечи у гроба великого князя не могли разогнать мрак большой столовой палаты княжеского дворца. Дьякон, взятый от Успения Богоматери, монотонно читал молитвы на расставание души с телом, глядя прямо перед собой в развернутый «Устав», и звуки его слов падали как капли в колодец, только увеличивая томительную тишину

Юный княжич, подведенный матерью ко гробу, со страхом приложился к холодному как мрамор челу родителя. Судорожно глянул по сторонам, не ведая, что вершить - заплакать или кинуться прочь, и тотчас был отослан Софьей в вышние горницы под надзор мамок.

Тихо скрипнула дверь - раз, другой, третий. Сдерживая дыхание, стараясь не топотать излиха, собирались бояре, верные из паче всех, те, кто два года назад подписывал духовную грамоту Василия Дмитрича, третью по счету. Маститый рослый Юрий Патрикеевич Гедиминович, сохранивший и в боярстве княжеский титул, Иван Дмитрич Всеволожский - худой, слегка сгорбленный, с пронзительным взором внимательных, все запоминающих глаз, коренастый, невысокий, широкий, как все Акинфичи, Михаил Ондреевич Челедня, хмурый, растерявший уверенность Иван Федорович, сын Федора Кошки, и приближенный покойного князя, сдержанно-внимательный Федор Иванович Сабур из знатного костромского рода Зерновых.

Братья великого князя Андрей и Петр Дмитричи вступили в покой вместе, едва не стеснясь в дверях.

Вскоре следом прибыли рослые сыны Владимира Храброго: Семен и Ярослав Владимировичи.

Горница наполнялась. Каждый вошедший сперва подходил к митрополиту Фотию, кланялся, получив благословение, целовал руки святителя.

Все происходило в полной тишине, лица бояр тонули в сумраке, и только костистое, словно вырезанное из камня лицо великой княгини, склонившейся над гробом, было ярко и резко освещено свечным пламенем, от которого на ее в этот час пугающе старом лице, в морщинах, в западинах щек, лежали черные тени.

Шепотом кто-то успокаивал собравшихся: - За Юрием послано! Акинф Ослябятев поскакал! С минуты на минуту будет!

И вновь тишина. И только капли слов заупокойной молитвы падают и падают в тревожную пустоту и черноту ночи.

Фотий, в клобуке с воскрылиями, со святительским посохом в руках, в навершии коего сплелись, разинув пасти, два дракона с красными рубиновыми глазами, стоял недвижно, строго глядя на гроб, и, взглядывая на главу русской церкви, бояре точно так же недвижно стояли у стен, ждали. Вот снова скрипнула дверь, но то был припоздавший, недавно прощенный Василием младший Дмитрич Константин, родившийся после смерти своего великого родителя…»

Золотые пояса Новгорода

I

«Власть и Воля» … Господа - «Триста золотых поясов», которые управляли Новгородом в конце XV века

Цитата:

«Путешествующий западный рыцарь Гильбер де Ланнуа писал в начале XV

столетия, что реально управляет Новгородом избранная господа - «триста золотых поясов», что город окружен плохими стенами (читай: не каменными, а рублеными и земляными) и что новгородцы могут выставить сорокатысячное конное войско и «бесчисленную пехоту».

II

«Юрий». О том, как переходил Золотой пояс Дмитрия Константиновича Суздальского, подаренный им старшей дочери Анне Суздальской, на её свадьбе с Микулой Вельминовым - сыном великого тысяцкого Москвы. Далее от дочери Анны Суздальской Золотой Пояс перешел к Ивану Дмитриевичу Всеволожскому. Далее - к внучке Ивана Дмитрия Всеволожского и дочери Андрея Владимировича Радонежского. А от неё - Василию Косому - сыну князя Юрия Дмитриевича, взявшего Казань и основавшему монастырь Саввы Сторожеовского

Цитата:

«В доме, скорее, госпожою была мать. И все-таки Косому чего-то не хватало. Терпения? Мудрости?

Семен Морозов спокойно, без улыбки, взглядывал на детей своего господина, как бы взвешивая: сколько стоит ваш батюшка, мне ведомо, а сколько стоите вы? И оттого и Василий Косой, и Дмитрий Шемяка хмурились, изредка бывая у родителя, оба (и Косой - невзирая на прежнюю обиду!) хотели меж тем, чтобы они у отца были первыми, они, а не какой-то там Семен из боковой ветви Морозовых, да кабы и из самой главной! Иван Дмитрич Всеволожский, отлично ведая гордый норов супруга своей внучки (дочери покойного Андрея Владимировича Радонежского), льстил как только мог.

И то, что Василий Косой получил с приданым жены старинный золотой пояс, тоже было лестью дальновидного боярина, пояс, когда-то полученный Всеволожским в приданое за дочерью Микулы Вельяминова (а до того всего - данный в дар самому Микуле, женатому на старшей дочери Дмитрия Константиныча Суздальского - Анне, на младшей дочери суздальского князя, Евдокии, был впоследствии женат сам Дмитрий Иваныч, великий князь московский). Пояс этот уже один раз покидал казну Ивана Всеволожского, когда он выдавал старшую дочь за князя Андрея Владимировича Радонежского, но Андрей умер еще в 1426 году, и когда пришла пора его дочери, внучке Всеволожского, выходить замуж, Иван Всеволожский добился-таки, чтобы пояс был дан теперь ее супругу - Василию Юрьичу Косому.

Роскошный пояс. Чудо ювелирного мастерства. Золотой, украшенный бесценным индийским каменьем. Пояс равного которому, кажется, не было ни у кого больше. (Как же! Старшую дочерь свою как-никак выдавал Дмитрий Костянтиныч за Микулу Вельяминова, сына великого тысяцкого Москвы - и ударить в грязь лицом отнюдь не хотел беднеющий суздальско-нижегородский князь. Пусть Микула ведает, глядя на пояс, - чья дочь стала ему женой! Так думал в ту пору еще самостоятельный, никому не подвластный князь, дерзающий помыслить о великом столе Владимирском. И достал бы, кабы не митрополит Алексий, твердо забравший власть на Москве и подведший ребенка Дмитрия к престолу.)

И ныне повторяется все то же! Владыка Фотий за Василия, а владыке вослед - все прочие мыслят также. Собственно, и сыновей не надеялся Юрий убедить в своем праве на вышнюю власть!»

III

«Власть и Воля» О Золотом поясе отца Василия I Дмитриевича - Дмитрия Донского, который он унаследовал его сыну Василию, будущему царю московскому Василию Темному

Цитата:

«Ну, и конечно, сыну оставлялись добро и округа, животворящий патриарший Филофеевский крест, пресловутая, переходящая из поколения в поколение икона Парамшина дела, да кресчатая цепь, да пояс золот с каменьем, подарок отца, да другой «на чепех, с каменьем же», да третий, на синем ремени. И конечно, та самая сардоничная коробка, по преданию принадлежавшая когда-то римскому цесарю Августу, да золотой ковш, да окованное золотом судно - материн дар, каменная великая чаша, подарок Витовта, да хрустальный кубок, дар короля Сигизмунда. Конинные стада делились пополам между женою и сыном. Замужним дочерям передавались в дар по пять семей холопов с холопками. И заключительные строки духовной звучали так: «А приказываю сына своего, князя Василья, и свою княгиню, и свои дети, своему брату и тестю, великому князю Витовту, как ми рекл, на бозе и на нем, как ся имет печаловати, и своей братьи молодшей, князю Ондрею Дмитриевичу, и князю Петру Дмитриевичу, и князю Семену Владимировичу, и князю Ярославу Владимировичу и их братьи по их докончанию, как и мы рекли. А у грамоты были мои бояре: князь Юрий Патрикеевич, Иван Дмитриевич,

Михайло Ондреевич, Иван Федорович, Михайло Федорович, Федор Иванович Сабур.

А писал сию мою грамоту Олексей Стромилов».

Михаил Ярославов Тверской заповедал навычай - петь в хоре

I

«Власть и Воля»

Цитата:

«Восьмого декабря Василий Михалыч Кашинский, брат тверского великого князя Ивана, был в своем селе Стражкове на вечерне и пел в хоре (навычай, заповеданный еще великим Михайлой Ярославичем в начале прошлого столетия: - святой князь сам пел в созданном им церковном хоре, - все не кончался и не кончался в Тверской земле). Выйдя из церкви, на темном зимнем небе, усеянном каплями звезд, он узрел чудо: среди звезд явился, идущий от Востока к Западу, к озеру, светясь, аки заря, змей, велик и страшен.

Служба прервалась. Все выбежали из церкви без шапок на мороз. Светящийся змей был виден на небе около часу, потом все окончило. Видеть звездного змея всегда не к добру! Тем же летом братья Михайловичи рассорились снова, и не последнее значение для ссоры имели перемены в Орде.

Несчастная судьба Тверской земли среди прочего заключалась еще и в том, что кашинский князь всегда, в конце концов, рассоривал с тверским, своим ближайшим родичем»

Акинфичи. Акинфий Великий

I

«Великий стол» Боярин Акинф Великий выступает на стороне князя Михаила Ярославова Тверского

Цитата:

«Акинф, первым затеявший все это, уходил теперь одним из последних. Домолачивали хлеб - не бросать же! Дожидали своих из полюдья, с Ветлуги и Унжи.

Сам Акинф, впрочем, успел уже побывать и в Москве, и в Твери, поклониться Михайле Тверскому. Уже и землю обещал ему князь, о край волости, под Бежичами, и двор где поставить, в самой Твери, указал. Когда дошли вести из Нижнего, где перебили вечем городецких бояр Андреевых, и узналось из Костромы про гибель Ивана Жеребца с Давыдом, растерзанных озверелой толпой, тогда и все заговорили, что Акинф Великой как в воду глядел. А спервоначалу не то приходилось слышать. Кто-то и измену великому князю Дмитрию помянул было… Акинф тогда (дело-то совершалось на поминках по Андрею) встал, набычился, обвел стол с ближней дружиною Андреевой:

- Кто дерзнет молвить, что аз безлепо служил князю своему?!

- Утихни, Окинф Гаврилыч! А только, вишь… Могила не просохла ищо!

Акинф боднул головой неотступно:

- Ведомо самим, что баял Андрей Саныч, царство ему небесное, про Михайлу Ярославича: ему, мол, одному достоит приняти стол великокняжеский!

- Баял, баял! Было! - раздались голоса.

- Пото и моя молвь! - возвысил Акинф. - Было бы хоть детище малое у нашего князя, ин был бы и толк! (А и то сказать, - самому подумалось тогда же, - при младенце Борисе тоже остался бы он еще в Городце, нет ли - невесть!) А ныне про то молвить не грех: воля самого покойного князя-батюшки!

Акинф крупно перекрестился и, дождав одобрительного говора, сел. И - сдвинулось.

В самом деле, ни вдовы, ни наследника. Чего ждать? Под лежачий камень и вода не течет. Кто ни сядет на стол, вспомнит ли бояр, на Городце просидевших? Ой ли! Ну, а коли самим… Уж всяко не к суздальскому князю подаваться! Данил Лексаныч, младший сынок Невского, тоже волею божией умре. Чернь по городам бунтует.

Окроме Михайлы Тверского и выбрать некого. Прав Акинф, как ни поверни! И поскакали скорые гонцы, и потянулись за ними бояре с дружинами, челядью, скарбом, обилием, скотом… И даже холопы, что перекликались, тороча коней, толковали в одно с господами:

- Так бы оно Даниле Московскому, покойнику, черед бы, да вишь! Не

дожил… А у Юрия каки права? К Михайле и нать!

…Медленно ползут вести по земле. И сюда, в бежецкие леса, весть о

гибели Акинфа Великого еще не дошла. Он был тут еще живой, и о нем

говорили и думали, как о живом.

Вельминовы

I

«Власть и Воля»… Крушение Вельяминовых, поддержавших Юрия Даниловича и Кирилл Белозерский - бывший казначей Вельяминовых, который пишет письма Государю

Цитата:

«Тем паче после того наслоился целый ворох событий: и казнь Ивана Василича Вельяминова, и крушение Вельяминовых, и смерть великого Алексия, а затем и князя Дмитрия Иваныча и преподобного Сергия. Век менялся на глазах…»

II

«Власть и Воля»

«Перед самым выездом в Орду он получил послание из далекого Белозерского края от тамошнего Сергиева ученика, Кирилла, когда-то казначея Вельяминовых, потом - инока в Симоновской обители покойного Федора, а ныне духовно ратоборствующего невдали от Белого озера, где-то в лесной и озерной тамошней стороне, близ Шексны, на Сиверском озере, - северном! Ибо «сиверко» по-тамошнему и означает «север» и «холод». Сизая вода морщит рябью среди молчаливых берегов, волглые, напоенные влагою тучи цвета голубиного крыла идут по небу бесконечными рядами, перемежаемые неяркими пробелами тонких облаков, да сыплет мелким игольчатым дождем…

Как-то он там? Вдвоем ушли, с Ферапонтом, смиренным иноком, про коего и

не подумать было, что дерзнет удалиться в дикие Палестины русского Севера…»

Князья Ширинские

I

«Юрий» о Ширин Тегине истинном хозяине Крыма

«Сейчас он воротится в столовую палату и будет, тщательно избегая новой ссоры, расспрашивать о походе Витовта под Псков, о том, что творится в Литве, о Свидригайле, своем родиче, всячески утесненном Витовтом, о Казанском разбойничьем царстве, в свою пору укрощенном им, Юрием, а ныне вновь набирающем силу, о том, кого еще увела в небытие черная смерть…

Будет говорить и думать, что несчастный Иван по-своему прав, но что он, Юрий, не отступит от своих замыслов, что бы ни совершилось в окружающем мире, что земли под Рузой надо передать по духовной грамоте Дмитрию Шемяке, а не Василью Косому!

А с Васькой сейчас, избегая излишней ссоры, поговорить о семейных делах, о молодой жене, о сыне, не так давно рожденном; пожалиться детям на разбои поганой черемисы, ради которой на Вятку приходится ездить кружным путем, аж через Вологду и Устюг.

А в голове уже складывалось: Иван Всеволожский, видно, крепко ухватил зятя и вертит Косым как ему нравится.

А Всеволожский Софье Витовтовне - друг, а значит, ему, Юрию, поперечник! Да, у него тут, в Галиче, соль, меха, дорогая рыба, закамское серебро. А у них - ратная сила и - несносным наваждением - Витовтова помочь! Не шевельнись! Юрий со зла крепко ударил кулаком по перилам лестничным. Боль в суставах пальцев остудила пожар души.

В Орде все покупается и продается, но кто ему взаправдашний друг из ордынских вельмож? Ширин Тегиня? Сестрин Тохтамышев, истинный хозяин Крыма? Лишь бы он был на ту пору, как им ехать, в Орде! Улу-Мехмет будет скорее держать руку Витовта. Сколько же у злого мальчишки Василия нашлось покровителей и защитников! И братья, братья! Конечно, ничто не мешало Косте перейти Суру и навязать ему, Юрию, с неясным исходом бой. Но не захотел. «Хотя и перейти на мою сторону не захотел тоже!» - одернул Юрий сам себя. Нет, среди тех, у кого власть, ему, Юрию, споспешников… мало! Быть может, и надобно заключить мир - пора! И все-таки он будет Драться! Будет! Посад, многие города да земли - за него! А в Орде… В Орду, невзирая на мор, он уже шлет и дары, и обещания… Впрочем, Софья от имени Василия тоже шлет…»

Все материалы раздела «Финансы, банки, рубль, власть»

Реклама

© Авторские права на идею сайта, концепцию сайта, рубрики сайта, содержание материалов сайта (за исключением материалов внешних авторов) принадлежат Наталье Ярославовой-Оболенской.

Создание сайта — ЭЛКОС